Луцкина: «Женская гомельская колония — это самая ужасная армия на свете»

— Я буду жить! Планов умирать у меня нет. И все будет хорошо, совершенно точно. Если бы я как-то по-другому к этому относилась и хотела умереть, наверное, меня бы уже здесь не было, — говорит Ксения Луцкина в эфире Обычного утра, отвечая на вопрос о своем здоровье.

Журналистка вспоминает, что спустя время после освобождения из колонии смогла вернуть доступ к своим соцсетям. Еще будучи в Беларуси, она написала пост, где поблагодарила всех, кто был рядом.

— Но тут мне моя бывшая коллега сказала: «Котик, ты забыла, где находишься». Поэтому соцсети были убраны далеко, и снова я их достала из скрытых приложений только пару дней назад.

Ксения признается, что часть нее осталась в колонии, потому что у нее болит сердце за политзаключенных женщин, которые продолжают сидеть в гомельской колонии.

— Женская гомельская колония — это самая ужасная армия на свете. С той лишь разницей, что там рядовые — это осужденные. Когда я приехала в колонию, мне сказали не относиться свысока к обычным заключенным.

Я еще подумала: какое свысока? Я прожила с ними уже два года, неужели могут быть проблемы? А в колонии, оказалось, люди живут уже по 10-15 лет, и живут в своем мире. Многие верят в то, что им говорят по телевизору, что в 2020-м выходили за деньги, что это все было куплено.

Рабочий день в колонии постоянный. На фабрике ты работаешь восемь часов в день, но потом, когда возвращаешься, не отдыхаешь, а продолжаешь работать. В один день может быть чистка овощей, уборка территории, перенос тяжелых ведер с бетоном.

Чистка картошки — представьте, на полторы тысячи человек это 2-3 ванны картофеля, чаще всего гнилого. Зекам не дают хорошей картошки. Она там бывает пару недель-месяц. Вся колония знает, что есть это нельзя — это просто гниль и черви. То есть весь этот котел со стола просто выбрасывается.

Есть также «воспитательные мероприятия». Например, просмотр «Вектора» — местного телевидения. Там показывают что-то свое, снятое в колонии, или программы с «Беларусь 1».

Пару раз мы смотрели Азаренка, пропаганду Тура. Выйти во время этого ты не можешь. Когда я приехала, можно было не смотреть телевизор, а читать или писать письма, но в большинстве отрядов это сейчас отменили — сиди ровно, смотри телевизор, перевоспитывайся.

Новости, конечно, в радость посмотреть, потому что хочется хоть что-то узнать, ты же в изоляции. Я выписывала даже СБ, потому что других источников информации нет, а хоть что-то выцепить хочется.

Но смотреть, как у нас колосятся цветы и про права человека… Это такое, конечно. Ты все понимаешь, даешь этому реальную оценку. На самом деле вся эта ситуация с нами конечна, только надо что-то делать, постоянно говорить, что люди сидят и сидят в нечеловеческих условиях.

Подробности о том, как себя чувствовали другие политзаключенные, Ксения не рассказывает, чтобы не навредить им. Но говорит, что все держатся очень достойно.

— Никто из нас не имел там возможности сесть вместе и пообщаться. Не сядет Марина Золотова с Людмилой Чекиной за один стол разговаривать — это невозможно. Они даже в разные смены на фабрике работают. К тому же мы все в разных локальных участках. В колонии практически нет возможности общаться, кроме как глазами.

Женщина также рассказывает, что за полгода, которые прожила в Беларуси после освобождения, смогла заметить изменения, которые произошли в нашей стране. Например, считает она, многие люди сейчас находятся в состоянии страха.

— Я сидела на фуд-корте ТЦ «Галилео» со своим знакомым. Мы обсуждали моего однокурсника, который сейчас в неволе. Я поделились мыслью, что теперь я не знаю, что делать, чтобы ему помочь. Женщина, проходящая мимо, сказала: «Т-шшш, об этом нельзя говорить, вас тоже заберут».